АнтиКВАР, Мысли не мои! (Клубилась пыль..Автор: дальнобойщикъ). Разделил его стих на катрены для более удобного чтения. Нетрудно заметить, что стих имеет психологическую подоплёку, а вообще поэт очень эрудирован и беседовать с ним одно удовольствие. Сейчас может уже кончился обмен мнениями и выдержку интересную размещу в Психологии, если найду подходящий раздел. Удачи...
Добавлено спустя 49 минут 42 секунды:К сожалению. подходящей темы не нашёл, а открывать новую типа" Психология взаимоотношений" не имеет смысла, так как на другом сайте его ведут корифеи этого вопроса, а просто переносить ссылки даже с их разрешения вряд ли целесообразно. Всё...
Добавлено спустя 21 час 12 минут 44 секунды:Это настоящее. Это стоит слушать.
Волкъ Ангелъ: литературный дневник
Сколько люду набежало, сколько люду! - И торговый, и служивый, и блаженный...
Догорают мои гусли-самогуды, прожигая полынью во льду саженном.
Не стоял бы я на месте, словно идол, и метнулся бы в огонь, да цепью кован.
Не иначе - скоморохов кто-то выдал и сказителям конец поуготован.
Видишь? - стражники расставлены повсюду и качают бердышами дети пёсьи...
Догорают мои гусли-самогуды, догорают мои звончатые песни.
Догорают, а потом уйдут под воду...Только сажа на снегу лишь... Только сажа...
И отправится попа да воеводу распотешить верноподданная стража...
Разойдутся не дождавшиеся чуда. Кто - со смехом, кто - с добычей, кто - с укором...
Догорают мои гусли-самогуды на костре по-инквизиторски нескором.
Кто-то вышел на мостки как на подмостки, кто развеяться пришёл, а кто согреться...
И постреливают немощные доски разрывными - да по сердцу, да по сердцу...
Только я реветь белугою не буду, сколь бы други-гусляры не голосили...
Догорают мои гусли-самогуды, да леса ещё найдутся по России.
Отсижу своё в чахоточном остроге, слажу новые - соборнее да звонче -
И пойду, покамест горе носят ноги допевать всё то, что прежде не закончил...
А покуда рвутся струны, а покуда Яро пламя, ако рана ножевая,
Догорают мои гусли-самогуды, и корёжится в огне душа живая...
Денис Коротаев погиб в автокатастрофе 8 августа 2003 года,
Добавлено спустя 1 день 5 часов 29 минут 14 секунд:Опять Лисичка и моя рецка к её мыслям. Ей философии не занимать, но жёлтая подлодка всегда доплывёт!
Скала
Бакемоно-Кицунэ Лиса
Вот и все…оборвался трос…
Скал стена… и последний вздох
эхом пропасти надорвёт барабанные перепонки.
Утешительным был прогноз,
но откос безнадежно плох…
Этой жизни последний кадр, как на смазанной киноплёнке…
Сколь отчаянным надо стать,
чтобы так заболеть скалой
и карабкаться к вышине, исцарапав лицо и руки…
Только страшно, что неба гладь
и вершины неровный крой
не влюбляются в храбрецов, а считают таких по штуке.
Вот и все… три секунды вниз…
Притяженье сильней мечты…
И когда-то хмельная жизнь оборвется глухим ударом…
Не выходят с таким на бис…
В поднебесье горят мосты...
Тихо впрыснут адреналин убивающим гонораром…
© Copyright: Бакемоно-Кицунэ Лиса, 2012
Свидетельство о публикации №112111611240
Рецензии
Тихо впрыснут адреналин убивающим гонораром…
Нам жестокостью платит жизнь
Подарив лишь мечты задаром,
До которых мы доплывём
Лишь на жёлтой подводной лодке
И последнего вздоха ком
Перекроет навеки глотку...
Добавлено спустя 1 день 14 часов 45 минут 8 секунд:Вот то самое, с чего действительно можно восхищаться, позабыв про именитых, но надоевших уже монотонностью классиков. Пэзией дышать надо, а не задыхаться!
Тайга
Евгений Староверов
повесть в столбиках
Пролог прологов
В чернильной пустоте вселенских рук,
Родился глас, как звук струны басовой.
Созвездий древних покачнулся круг,
Явился свет, и прогремело Слово!
Могучий тенор вырос и окреп,
Заржал скакун, нога ступила в стремя.
И понеслось, сминая чёрный креп,
Прогнув пространство, божецкое семя.
Вонзился взор в холодный звёздный рой,
Где на границе вечной тьмы и света,
Набухла кровью, плотью и икрой,
И задышала сонная планета.
Раздался крик разорванной Земли,
Взорвался грунт, превозмогая бремя.
На мирозданье выпали ноли,
И началось. И состоялось Время.
Предглавие
Как хорошо забыться и парить,
На облаках качающих погоду.
Лежать в траве и с Богом говорить,
И понимать его без перевода.
Сидеть над Камой, что, по сути, мать,
Забыв на время беды и напасти.
И просто громко в небо поорать.
Целуя мир в переизбытке счастья.
Глава-1 (Дед)
Среди тайги, в урочище глухом,
Где росомаха бродит без опаски.
Поросший лет патиною и мхом,
Живёт мой дед. О нём сии рассказки.
Всю жизнь один, в непуганом лесу,
В медведя статью, нелюдим от века.
Хранил тайгу, молился колесу,
И не спешил приветить человека.
Был молчалив, презрителен к вину,
Курил табак домашний, с огорода.
Четыре раза «бегал» на войну,
Валил тайгу изменником народа.
Мой первый круг, прошёл в лесном краю,
В его суровом нелюдимом доме.
Среди берёз, в малиновом раю,
Я суть, Пермяк! Как дед, с приставкой Коми.
Я пил рассветы у лесных озёр,
Над старой Пожвой ел горбушку няня.
И жизни грязь, её рутинный вздор,
Я не изведал в сонной глухомани.
Всему свой срок, ещё придёт туга,
Прижмёт к ногтю и всадников и пеших.
Ну а пока, волшебные луга,
И байки деда о мохнатых леших.
О подлой Чикишъ, что живёт в тайге,
Про Кудым-Оша, первого из равных.
Трещали сучья в звонком костерке,
Дымился чай, шибая духом травным.
А жизнь текла, как белый пароход,
И я в ней плыл зелёненьким матросом.
Шёл йи кылал – весенний ледоход,
Вгрызался дождь в берёзовые косы.
Весенний звон, и стужа декабря,
Озябший свет, гусей прощальных стаи.
Ползла Висляна в дальние моря,
В которых я, конечно, побываю.
Смотрели ели, тучи шевеля,
На мой разбег, сквозь хвойные ресницы.
Писались строки моего былья,
И это были первые страницы.
Глава-2(Масленица)
Урра! Ликуй, домашние, дерзай!
Ты что суров? Лови, дурак, мгновенья.
Эй, коми, из берлоги вылезай,
В великолепный праздник разговенья.
Гуляем! Лишь бы не было войны,
Февраль, морозец, Сырная седмица.
По солнечному жаркие блины,
И в кружках, други, вовсе не водица.
А мы с братьями, семеро дубков,
Сидим в просторном доме у оврага.
Летит напев с нетрезвых языков,
Блины с визигой и, конечно, брага.
Старшак Борян, его в хмелю не тронь,
Здоров, как конь, на кулачки коварен.
В больших руках старинная гармонь,
Наш Хазбулат, он коми, не татарин.
Я самый младший, брага через раз,
А если пьян, ни шагу без экстрима.
Спортсмен, дурак. Вон, пей, братишка, квас,
Боятся, гады, дедушки Якима.
Но, шиш вам, псяки. Праздник, он для всех.
Да чтобы я, сермяжникам поддался?!
Ну, значит, пьём. Приколы, байки, смех,
И я надрался. Как же я надрался!
Частично помню, как гонял родню,
Как середович Вовка, прыгал с кручи.
Я ж во хмелю отчаянно гоню,
Мне чёрт не брат, короче, потрох сучий.
Ещё блевал, ну это как всегда,
А рядом Борька. Мы блевали хором.
Потом была из ковшика вода,
Эх, ну зачем? Без меры, с перебором.
Я шёл домой, беспечен, пьян и зол,
Орал шансон, грубил и напросился.
Мой дед Яким, он так меня порол,
Что я тово, в исподнее излился.
А поутру, когда пришла грубя,
Тупая боль, со звёздами на теле.
Я материл и бражку и себя,
И светлый праздник, сырную неделю.
Глава-3 (Волки)
Я помню через жизни круговерть,
Начало марта, раны в талом снеге.
И мужики, суровые как смерть,
Везли волков на тракторной телеге.
Их было много, кобелей и сук,
Со всех сторон доставленных возами.
Заиндевелых, завершивших круг,
Смотревших в небо мёртвыми глазами.
Примчался дед на табельном коне,
Стрелки смеялись, греясь на Агдаме.
Шептались бабки: Стало быть, к войне.
И осеняли лоб двумя перстами.
Сказать, что я тогда изведал шок?
Что был растоптан голосами злыми?
Земля пыталась прыгнуть из-под ног,
Я их представил быстрыми, живыми.
Среди суровых человечьих лиц,
Я видел их, ещё не знавших стали.
Как завлекали ласковых волчиц,
Своих щенят от бед оберегали.
Как в тёмной чаще, гордые собой,
Гоняли зайца, поднимали птицу.
И как рычали, прыгая в двубой,
За самый главный стимул. Повториться.
А после я весь день глядел в окно,
И размышлял, пожизненный калека.
Да волки зло, но им не суждено,
Опередить по злобе человека.
Но, снова дед, суровый как скала,
Без лишних слов, упрёков и нотаций.
Взял карабин из тёмного угла,
И приказал немедля собираться.
Опять село, изба, безногий хрыч,
С моим обнялись прямо на пороге.
Яким к нему: Скажи, Петро Кузьмич,
Вон, для внучка, ты, где посеял ноги?
Старик вздохнул: Давнишнею зимой,
В Кручёной пади, серые насели.
Гузно с культями приташшыл домой,
Почти утёк, ну а Буранку съели…
Глава-4 (Махаловка)
Сонный август, дозревает облепиха,
Золотя своими косами угор.
Два посёлка, наша Пожва и Лемпиха,
Сателлиты суть, от самых давних пор.
Школа, садик, магазины, всё родное,
Но, спокойствие, лишь осень настаёт,
Вздрогнет сердце, казанки опять заноют,
И душа в грудях ликует и поёт.
Что-то будет, я же драку чую кожей,
Бродят слухи у продмага, - бла-бла-бла.
Мы с посёлка, значит исконно за Пожву,
Правда, Вовка брат с Лемпихи. Ну, дела!
Росский дух он, брат, гранился для победы,
Эх, пойдут по закоулочкам клочки.
Ино так же вот похаживали деды,
Разогнать дурную кровь, на кулачки.
Распотешить тихо дремлющего беса…
И свершилось! Созывают старшаки.
В знойный полдень на поскотине у леса,
Мы с Лемпихою схлестнёмся в кулаки!
Час пришёл! Усугубив отцовской браги,
Озорством и тихой яростью горя.
Мы сходились, две могучие ватаги,
На ремнях потели звёзды-якоря.
Тихо вздрогнули осиновые дали,
И поехало, по совести, без нах!
Без заточек, без коварной финской стали,
Но с дрекольем и свинчатками в штанах.
Эх, неможно жить в России без догляда,
Коль родился, домовину приготовь.
Как и водится, травили дошколята,
Обзывалками раскачивая кровь:
«Нам хотели запретить,
По вашей улице ходить,
Наши запретители,
По рылу, не хотите ли?»
Здесь столкнулись две ватаги, груди в груди,
Замелькали кулаки по-росски зло.
И смешались, как у Миши, кони, люди,
И уже гляди-тко красным потекло!
В небе коршуны и ласточки носились,
Кто-то выл, как рыкарь, знать для куражу.
Бог ты мой, мы так отчаянно месились,
За вставные зубы после расскажу…
Глава-5 (Берёзовый сок)
Весенняя тайга, вы знаете её?
Вам ведома суть слова Наважденье?
Когда сам дух лесов танцует и поёт,
Купаясь в вешних соках возрожденья.
Проталины, ручьи, несмелый дух земли,
Проснувшейся под саваном до срока.
Летящих облаков седые корабли,
И тайный смысл березового сока.
Берёзовая даль, сиреневые сны,
Простор, что напоён пчелиным гудом.
Здесь Русь, здесь Аз и Ятъ, недаром все слоны,
Явились миру именно отсюда.
Здесь праздник на миру, беда одна на всех,
Не удивишь народ хмельным угаром.
Недаром на Руси такой задорный смех,
И плачь такой горючий. Ох, недаром.
Да, здесь бродил и я, волшЕбством покорён,
Сминая травы, что всегда медвяны.
Купался в васильках, дружил с лесным зверьём,
Летел на облаках в иные страны.
Среди лесных озёр, урочищ и болот,
Ковал себя, как меч, гранил как камень.
На стяжень плыл всегда мой вдохновенный плот,
По самой мудрой и великой Каме.
На снегоступах брёл в декабрьское стыньё,
Дивился с кручи вешним ледоходам.
Отсюда уходил мальчишкой под ружьё,
К далёким весям, странам и народам.
Прошёл и крым и рим, посеребрил виски,
Носил в себе куски заморской стали.
Но возвращался вновь в зимовье у реки,
К истокам, чтобы корни не завяли.
Эй, критик, мой тиран. Чернила зря не трать,
Не жги лучину желчными ночами.
Здесь можно сотни раз рождаясь умирать,
И возвращаться с талыми ручьями.
Я сын своей земли, крестьянин от сохи,
Да, это здесь я начал верить в бога.
И здесь писал свои несмелые стихи,
Под шорохи берёзового сока.
Глава-6 (Вепрь окаянный)
Весной, когда в лесу пик гонов и страстей,
Когда ручьи кричат легко и звонко.
Мой егерь получил в подарок от детей,
Задорного хитрюгу поросёнка.
Зачем? А ни зачем. Старик, он вечно прав,
Мол, в печь его, а там уйдёт под «Старку».
За круглые бока и суетливый нрав,
Яким ему дал прозвище - Гойдарка.
Шло время, наш герой мужал, круглел и рос,
Жрал брюкву, хлеб, варёную картоху.
Совал в любую щель свой пятачковый нос,
И крал продукты, что лежали плохо.
А я его учил служить, как пёс Джульбарс,
Стеречь хозяйство, как последний волос.
Ох, как же он орал, показывая класс,
С моей команды громогласной: Голос!
И дед решил, пущай, живёт, коль мил нутру,
Жаркое подождёт, потерпит «Старка».
А после сколотил для свина конуру,
С табличкой «Осторожно, злой Гойдарка!»
Мы с ним гоняли птах, устроив кутерьму,
Рыбачили, язей снимая с донок.
Он был типичный пёс, по нраву и уму,
И только лишь на морду поросёнок.
Мне было тридцать семь, ему всего лишь год,
Я девяносто, он под двести статью.
Но этот хитрован бродил за мной, как кот,
И мы дружили, как родные братья.
Я часто уезжал. Рутина, дом, семья,
Пахал как негр, как пленник на галерах.
Звонил старик: Ты где?! Умаялась свинья.
Ведь ждёт тебя на пристани, холера!
Он мог бродить весь день по сумрачной тайге,
Порой шалил по местным огородам.
И бегал каждый день к моей большой реке,
И ждал меня за каждым пароходом.
Но, как-то раз зимой, смешной наивный хряк,
Прибился к пришлой плотницкой артели.
За лакомством пришёл, улыбчивый дурак,
И завершил свой круг. Беднягу … съели.
Глава-7 (Болотная страна)
Воскресный день, сентябрь горит листвой
Рябинно-алой, клёнов позолотой.
Старик и я таёжною тропой,
Шагаем споро к Пронинским болотам.
Задел к зиме, ну что ещё за блажь?
Тайга молчит. Сурова, многолика.
Седой валун. Тотем, болотный страж,
Где вызревают клюква и брусника.
Ведь есть же всё на рынке и в ларьках,
Скакать по кочкам, как лягуши? Тупо!
Ножи, компАсы, спички в рюкзаках,
И архаизм плетёный – мокроступы.
Иду за старым, как шпион, гуськом,
Вода сквозь кеды холодит мне пятки.
Ну, дед, ну гад, в натуре бык быком,
Всю жизнь в лесу, кержацкие повадки.
Вода, пиявки. Вонь, болотный газ,
Ну, наконец-то, сносная полянка.
И голубики, не окинет глаз,
У нас она дурница, водопьянка.
А дед как трактор, ломится вперёд,
Высок и кряжист, по замашкам в бера.
Такого пушка сразу не возьмёт,
В натуре танк, фашистская пантера.
А вот и клюква. Красный океан!
Вяжу бидон на пояс у развилки.
А дед спешит, азартен, как жиган,
Лишь в голове шевелятся опилки.
Ежеголовник норовит куснуть,
Колючим шаром, споря с дикобразом.
Устал, доколе?! Надо бы курнуть,
Но старый ящер не даёт, зараза!
Светила диск устроился в зенит,
И норовит за тучи спрятать морду.
От комарья давно в ушах звенит,
Бидон наполнен, вроде бы четвёртый.
А дома банька, бражка под щурят,
И сеновал духмяный, как шалава.
А дед доволен. Зенки ишь, горят,
Напоминая сытого удава.
Глава-8 (Солонец)
Мой дед лесничий, почитай что век,
Его «квартал» ему родней, чем люди.
Достойный труд, при деле человек,
Особо наш, тайгу закрывший грудью.
Тут браконьеру нечего ловить,
Старик не терпит огнестрельной стали.
Его пытались коллективно бить,
И как-то раз, отчаявшись, стреляли.
А он всё так же бродит по тайге,
С ним карабин, - подарок местной власти.
По нерестовой плавает реке,
И матерясь на коми, губит снасти.
Ты за брусникой? Проходи, не стой,
Поспел орех? Гуляй, любуйся лесом.
Но, не тряси козлиной бородой,
Коль дед Яким застукает с железом.
Сегодня добр к лентяям Бог отец,
С утра чаёк, ватрушек пара пресных.
Старик ведёт меня на солонец,
По крайней мере, это интересно.
Сохатый как бы тоже человек,
Но от тайги, лишённый дара скверны.
Кочуя в падях весь свой долгий век,
Зачем-то любит соль и жрёт безмерно.
Итак! Поляна, несколько лесин,
Привет-привет. Похоже, нас не ждали.
Дед выбирает только из осин,
- Ну, что, с молитвой, внук?! И мы погнали!
Столбы готовы, стонет плотный ряст,
Вспотел, как чёрт, топор рыгает сыто.
Ещё чуток, ещё единый раз,
И сверху плаху, с выемкой корытом.
А дальше соль, что пёрли на себе,
Чтоб дождь не вымыл, смешиваем с глиной.
В корыте соль, в исподнем, на губе,
Эй, налетай! Отведай, оленина!
Старик доволен, курит свой «стрихнин»,
В глазах хохочут черти озорные:
Ну, вот и славно, всё для животин,
Оне ж как люди, только шерстяные…
Глава-9 (Свадьбы и поминки)
Гулянье на селе, особая статья,
Всё сообща, на складчину, артелью.
Рожденье и уход, наливка и кутья,
Крестины, свадьба, тризна, новоселье.
Готовятся столы на весь честной народ,
Порхают бабы, томно дышит пиво.
Несут и стар и млад, а хоть и недород,
Всё лучшее на благо коллектива.
Свинина из печи, гусак, как толстый поп,
Сомятина, налим, балык, севрюжка.
Заедок череда для грамотных утроб,
Трещат столы, брагулька ходит в кружках.
Садятся, стар и млад на лавки вдоль столов,
Гремит посуда. Смех от едких тостов.
Потом придёт гармонь, а ей не надо слов,
Гуляет Русь, от мата меркнет воздух.
И тут же детвора, от звонких голосов
от хохота, закладывает уши.
Да пусть себе галдят, под носом у отцов,
А бабий долг присматривать за мужем.
Напитки гонят кровь, и речи горячи,
Уж кулаки скрипят дублёной кожей.
Поёт гармонь, напев качается в ночи,
Дурной кровянкой затекают рожи.
Прищур, глаза в глаза. Ну, стало быть, пора?
Уходят бабы от греха подальше.
Гуляй, лихой народ, есть время до утра,
Расслабиться и потрындеть без фальши.
Встаю с братьями в ряд, нам робость не к лицу,
Эй, выручай, веди, лихая ночка.
Старик! Он настучит, отзвонится отцу,
Да пофиг. Понеслась махна по кочкам!
Ударил! Чей-то зуб, порвал мне казанки,
Под чьим-то локтем хрустнула ключица.
Эх, раззудись плечо, дерзайте, кулаки!
А юшка что? Багряная водица…
А завтра поутру, заноет в сотне мест,
Но мы ж казаки, жуткая порода.
И драка, чисто спорт. Не веришь? Вот те крест!
В ней росский дух, экспрессия народа.
Глава-10 (Тюха)
В тот давний год, ликуя от весны,
Я был у деда, город мнился скверной.
А старый пень, в объятьях новизны,
Гранил в уме проект лосиной фермы.
Яким такой, уж коли он решил,
То убедит в своём кого угодно.
Не спит, не ест, в исподнем сотня шил,
Не остановишь пушкой водородной.
И ведь создал, не дрогнула рука,
Загон и хлев – лосиные хоромы.
Какой дурак обидит лесника?
Из наших бонз радеющих в обкомах…
Завёл телух из тех, что лично знал,
Кормил морковкой и той самой солью.
Недоедал, порой недосыпал,
Весь преисполнен прогрессивной ролью.
А в сентябре, когда начался гон,
Когда сохатый прёт не зная броду.
Старик открыл свой племенной загон,
Сложив труды на матушку природу.
Неслись в апреле льдины-корабли,
Старик сиял, брошюры не надули!
Четыре мамки деток принесли,
А две зимой с быками улизнули.
И всё бы ладно, детки с молоком,
Опять же смотрят с завистью нетели.
Здесь чуть не вышел грех со стариком,
Всё пацаны. Увы, недоглядели!
Пришли мальчишки с Пожвы, дурачьё,
Всего лишь раз погладили лосёнка.
А мать в отказ! Не кормит, не моё,
Пришлось самим. Рожком, через воронку.
Но, видно бог был ласков в том году,
Зверёныш рос, вкушал подачки леса.
Старик и я, подняли сироту,
Но здесь друзья, грядет иная пьеса.
Скажу одно, то был не лось, а слон,
Стерёг избу, мычал на пришлых глухо.
Яким назвал его Пантелеймон,
Я ж сократил, и получился Тюха.
Глава-11 (Гадюка)
Пока писал, лишился сил и сна,
Разок сорвался, выпил дуже крепко.
Смотрю, а на земле опять весна,
И щепка забирается на щепку.
Листают ветры книгу бытия,
Шлифуя строки от ненужной чуши.
И некто, возбуждённый, как и я,
Орёт под крышей так, что вянут уши.
Люблю весну, её высокий слог,
Грачей несущих в мир ключи от Рая.
И не терплю метель с позёмкой строк,
Я от зимы, ребята, умираю.
А за окном бушует акварель,
Во всём триумф, величие, победа.
И я вдруг вспомнил давний тот апрель,
Тайгу, заимку и, конечно, деда.
В тот день мы с дедом с самого утра,
Бродили, ссорясь по лесным кварталам.
Старик дерзил, мол, Пермь твоя, дыра,
Что в городах людей совсем не стало.
Я что-то мёл за лапти и колхоз,
За трактористов, млеющих с Агдама.
Про повсеместный преющий навоз,
За то, что жизнь их силосная яма.
И был ручей, текущий в никуда,
Привал с чайком и парой бутербродов.
Струилась вдаль весенняя вода,
В другие страны и к иным народам.
И тут беда, как колесо на взрыв,
Прижгло огнём мою босую руку.
Я подскочил, от беспредела взвыв,
И увидал спешащую гадюку.
Хотел прибить, но егерь помешал,
- Не тронь зверюку, здесь её чертоги.
А кисть пылала, сотни острых жал,
Вгрызались в плоть, на миг ослабли ноги.
Старик не мешкал, лесовик, солдат.
Сосал из раны, харкал, торопился.
Давал мне чай, вплетая в воздух мат,
А после долго, истово молился.
Давно нет старика, ушёл в лесные пади,
А заговор гадючий, вот он, нате:
На море, на океане, на острове на Буяне стоит дуб.
Под тем дубом стоит ракитов куст,
Под тем кустом лежит бел камень Алатырь,
На том камне лежит рунец,
Под тем рунцом лежит змея, скортия,
Есть у нее сестры: Арина, Катерина.
Мы Богу помолимся,
На все четыре стороны поклонимся,
Возьмите свою лихость от раба Божьего (…)
По сей час. Аминь.
Глава-12 (Дед читает)
У деда до утра не гаснет свет,
Не сплю и я, свеча на блюдце тает.
Так что лесник, хворает? Вижу, нет,
Представьте. Достоевского читает.
Бубнит под нос, сурово морщит лоб,
Седые брови, выломав избушкой.
Ну, вот те раз. Таёжный агитпроп,
Блуждает мысль под лысою макушкой.
Сажусь на лавку тихо, словно вошь,
Гляжу с любовью на седого мэтра.
Но, не дышу, сейчас его не трожь,
Гораздо проще «брызгать» против ветра.
Старик давно заметил мой приход,
Но не спешит, жуя губой цигарку.
Ау, Яким. Да отвори же рот,
Молчит, лешак, фасонно держит марку.
Сижу, зеваю, в небе лунный круг
Тёчёт в надир. А дед, захлопнув книгу
Вдруг говорит: Скажи мне, шустрый внук,
Пошто убил он старую барыгу?!
Ну, взял казну, имеешь что хотел,
Так не греши, задумайся о Боге!
А он рубить! В натуре, беспредел.
Куда как проще в темпе делать ноги.
Ты знаешь сам, как я крушил врага,
Но не обидел даром даже муху.
А тут студент не видит берега,
Нет, никогда я не пойму мокруху.
Ну, попросил бы, чёрт, и все дела,
Ну, приголубил девку скуки ради.
Она б сама ему деньгов дала,
А он сыкуху топором погладил.
Я хохочу! Старик, да ты о чём?!
Кто молодуха! Старая Алёна?
Седьмой десяток, морда кирпичом,
Прикид, амбре. Да это ж бабка-ёма.
Старик смеётся: Внук, да ты предвзят,
Лицом, конечно, не девица Косто.
Я понимаю, бабе шестьдесят,
Да только мне, засранец, девяносто!
Глава-13 (Беглые)
Заимка дремлет, летняя жара,
По хвойной чаще бродит сонный морок.
А дед с котомкой, с самого утра,
Ушёл, как он изволил ляпнуть, в город.
Ну да, конечно, Пожва, это град,
Где есть трактир, сельпо, хмельные тёлки.
Местами Бонн, слегка Исламабад,
Таёжный мегаполис из-за ёлки.
Спешит тропа меж сосен и осин,
Тайга следит сквозь сомкнутые веки.
Даёшь табак, заварку, керосин,
Пора кормить чуланы и сусеки.
Наш дед ходок, меж нами говоря,
Не всяк нагонит, словно хрыч из стали.
Но у реки, кочующей в моря,
Старик присел, и здесь его догнали.
Качнулись ветки, шорох, треск шагов,
Яким напрягся, встрепенулись уши.
Из чащи вышли двое мужиков,
От волчьих взглядов потянуло стужей.
Прикид, повадки. Было, повидал,
Когда-то сам носил наряд казённый.
Ну что, Яким, походу ты попал?
Похоже, хлопцы подорвались с зоны.
Ножа не взял, в избе висит ружжо,
И грабить нече, в кошельке десятка.
Берут в кольцо, ах как не хорошо,
А старший молвит, улыбаясь гадко:
Привет, старик, я вижу ты тут свой,
Гони харчи, пока не вышло драмы.
Да не кручинься сивой головой,
Уйдёшь живым, но проводи до Камы.
И в этот миг раздался страшный рёв,
Старшак упал, в полёте хрюкнув глухо.
Из чащи вышел, страшен и суров,
Огромный лось. Его мы помним, - Тюха!
Старик не мешкал, ну держись, шпана,
Взметнулся посох, пал второй детина.
А дед зверюге: Здравствуй, сатана,
Иди ко мне, рогатая скотина...
Глава-14 (Д,Артаньян и дети)
Осенний дождь, бездомный хулиган,
В природе сырость. Я тону в перине.
А по экрану скачет Д,Артаньян,
Спешит в постель к Алфёровой Ирине.
Она свежа, тактически мила,
Эй, мушкетёр, быстрей крути педали!
Ведь где-то там, Миледи, - демон зла,
Уже готовит цианид в бокале.
Сам Ришелье, фашист и изувер,
Наслал беду, позор его тонзуре!
С дивана дед глядит на адюльтер,
Что приключился в содомитском Лувре.
Гремят копыта, шпага, как тотем!
Грубят вовсю французские наганы.
Вошёл в пролив английский Бекингем,
Что полонён красой австрийской Анны.
Подвески, скачки, импотент король,
Буанасье, - стукач галантерейщик.
Балон-Жюссак, драчун и мерзкий тролль,
Унылый драйв, обыденные вещи.
Лежу, зеваю, скоро ли обед?
С реки буксиры завывают гулко.
Но, кончен бал, в картину лезет дед,
И понеслась Она по переулкам:
Скажи-ко, внук, мне видно не понять,
Тот Дротоньян, мальчишка! Потрох сучий.
Как он посмел в её шары гонять?
Её ж Господь итак уже прищучил.
- Кого её? Ты дружишь с головой?
Буанасье? Любовь! Чего тут странно?
Старик смеётся: Женя, ты тупой!
Я ж говорю про королевну, Анну.
У ей же прикус, господи прости,
Как у бульдожки. Жалко, молодая.
И верно в дождик не зевай, гляди,
Ведь в рот вода ручьями попадает.
Я хохочу! В кино такого нет?
Старик в ответ: Нутро не видят очи.
И ты не зрел, как с бабкой «грелся» дед,
Однако жив, местами даже очень.
Глава-15 (На медведя)
В ту зиму вихрь рычал, как злой Моссад,
Трещали кедры на лихом морозе.
Термометр умер. Минус шестьдесят,
Сквозь тьму тайга плыла в анабиозе.
Звенящий воздух корчами свело,
Забылся разум, погружённый в чары.
Но снег пришёл, а вместе с ним тепло,
Всего-то тридцать. Это же Канары!
И тут же счастье. Семь кило… в штанах…
Пишу с улыбкой, перманентно плачу.
Медведь шатун, в селе наводит страх,
Так дед и я попали под раздачу.
Яким серьёзен. Здравствуй, Новый год.
Сменил кальсоны, словно перед смертью.
А утром был армейский вездеход,
И семь бойцов, здоровых, словно черти.
На шатуна, - ликую я, - даёшь!
Вот это драйв, вот это адвентура!
Беру двустволку, камнем правлю нож,
Молчит старик, кержачая натура.
Идём во двор, бойцы готовы в бой,
Суровый прапор, все при автоматах.
А неба свод настолько голубой,
Что помирать не хочется, ребята.
А после мы неделю, вот те крест,
На снегоходах, с лайками, как надо.
Искали след, подняли весь окрест,
Но не сыскали плюшевого гада.
Трещали лыжи, прима и мороз,
Ушли солдаты вслед за командиром.
Медведь исчез, подсел на паровоз,
И укатил в забавный город Киров?
А может быть глядел из-под куста,
Тихонько ржал, на сей комичный нумер.
Но не стерпел, желудок опростал,
И там, в кустах трясясь от смеха, умер.
Да бог с ним, мишкой. Кончился кошмар,
Довольны в сёлах люди и бараны.
А может он свалил на Сыктывкар,
И по Печоре к Плато Путорана.
Глава-16 (Финальная)
Пылю по трассе, льются песни Грига,
Динамик плачет голосом Сольвейг.
И вновь тайга. Её листаю книгу,
Здесь новый круг. Рождение, ремейк.
Потешный город, важный от апломба,
Остался сзади выжжен кутерьмой.
И я затычкой сорванного тромба,
Плыву к истокам. К дедушке. Домой!
Тайга встречает стоголосым ором,
А вот и дом подмятый весом лет.
Паркую спать усталую «Приору»,
Привет, селяне! Родина, привет!
Да, это здесь ковался слог пиита,
Рождался в бурях страсти и огня.
А сзади лай. Ну, здравствуй, моя Рита!
Привет, старушка, как ты без меня?
А во дворе столы: Вино и птица,
Окорока, ватрушки, старый мёд.
Несу котомку городских гостинцев,
Заполнен двор, стекается народ.
Все разодеты, словно на параде,
Сегодня можно. Повод не для драк.
Золовки, сёстры, братовья и дяди,
Весь Коми-округ, мать его растак!
Садятся важно парами на лавки,
Течёт вино в лужёных глоток плен.
Стихают шутки, колкости, булавки,
Годины всё же, а не КаВээН.
И я молчу. Не пью, совсем не лезет!
Да что за чёрт?! И раньше ведь терял.
Эх, накачу, пожалуй, два по двести,
Нет, водку дед всегда не одобрял.
Молчком встаю, иду по древней стёжке,
Что дед топтал без малого сто лет.
Тайга встречает доброй старой кошкой,
Вершины сосен шепчут мне: Привет!
А в вышине, вся соткана из света,
Через года, утраты и снега.
На облаках плывёт улыбка деда,
Да тихо плачет сирая Тайга.
23.12.2012г. Пермь-Хмели.
© Copyright: Евгений Староверов, 2012
Свидетельство о публикации №112122805207
Добавлено спустя 3 часа 10 минут 20 секунд:Знаменательное событие! На " Литсайте" появился поэт с моим здешним ником и его первый стих весьма неплох! Пожалуйста, копию:
Там тонет в озере, собой любуясь, осень
Автор: strelec
Там тонет в озере, собой любуясь, осень
Еще октябрь на рябинах будет рдеть,
Но дню его не очертить границы ночи-
Спешит проститься взглядом цвета медь.
Когда давно кукушка не пророчит,
Тянуться зеленью к ветвям не в силах сок,
К лесному озерцу, душою одинок,
Иду, где в янтаре берёзы завиток,
Сквозь сон теней причудливых пугливый.
Там шёпот камыша над лезвием осок,
И отблеск серебра в лозе прибрежной ивы,
Там лёгким плеском плот листвы уносит,
Там тонет в озере, собой любуясь, осень.
Под месяцем, что шлёт земле поклоны,
Грудь выдохнет заботы и усталость,
Под росные на травах перезвоны,
Гарь прошлого. Немного пусть осталось
Монеток- дней к тебе вернуться, бросить,
Палитрою твоей вновь исцеляюсь, осень.
Добавлено спустя 21 час 18 минут 50 секунд:Муравей.
Автор: дальнобойщикъ
Билось пламя в багрянце золы...
Уходили из логова волки,
и птенцов уносили орлы -
разнося по степи кривотолки.
Дескать, надобно крышу менять,
обживать теплокровные страны,
когти-крылья по-скорому рвать,
на чужбине зализывать раны.
Убегали хвосты подобрав,
проклиная родные пенаты,
а навстречу сквозь заросли трав
муравей направлялся до "хаты".
Нёс травинку, себя торопил
по знакомой до боли дорожке,
не жалея оставшихся сил...
позабыв о поломанной ножке.
Хотя мог же - вдогон голытьбе,
а потом оправдаться заминкой,
но стремился навстречу судьбе
муравей с обгоревшей травинкой.
Где собратья в огне и дыму -
отбиваются стойко и смело,
Они верят в него - ведь ему
поручили серьёзное дело...
Где пожар миллиардом свечей
догорает багряной золою...
повстречался в дыму муравей,
со своей муравьиной судьбою.
----------------------------
Колесит по степи "суховей",
напевая печальную повесть,
как травинку тащил муравей,
муравьиную слушая совесть.
Добавлено спустя 4 дня 2 часа 37 минут 55 секунд:Родина... Постскриптум
Софья Сладенько
отцу
В бесконечных тревогах за волка, козу и капусту
ошалевший паромщик о собственном счастье забыл.
При посредстве «авось» в огородном остатке «не густо»…
Где «абы» да «кабы» - в результате кресты да гробы.
Пыль столбом за окном, в завихреньях читается вензель,
в облаках монограмма любви из молекул воды.
И опять божество для кого-то окажется сrazy,
а удел сумасшедших – всегда умирать молодым...
Однокомнатной камерой лечит судьба одиночек.
Где живёт толерантность – в итоге один результат,
да и тот на заре человечества Бог напророчил:
«...будет резво на брата доносы состряпывать брат».
Указующий перст направленье покажет неверно
и опять в сотый раз, будто кегли попадает люд.
Предпоследним окажется тот, кто оступится первым.
Поседевшие матери взрослых детей отпоют...
Налетая на столбики-вехи крутых поворотов,
оставляя зарубки на судьбах дверных косяков,
разболтался народ, потому что неплотно намотан,
загрустил государь от извечной нехватки оков.
Пропылил тарантас по ухабам июньского пекла,
а за ним на верёвке - консервная банка-душа.
Кто сказал, что закат полыхал? Был тщедушным и блеклым.
Кто решил, что друзья бескорыстны? Помочь не спешат...
Попрошайкою трётся у ног одинокая псина.
Закольцованность дней отразилась в глазах, как итог.
Ах ты, бедная девочка… Где ж тебя столько носило?
Не дождался и помер смышленый, блохастый щенок.
© Copyright: Софья Сладенько, 2010
Свидетельство о публикации №110070801801
Добавлено спустя 17 часов 3 минуты 4 секунды:Скотина ни при чем
Автор: Азачем
Все больше друзей на портретах, исполненных в камне
Все меньше знакомых на улице и в кабаке
И жизнь начинает казаться историей давней
Стираясь, как линия на заскорузлой руке
Все чаще у пальцев тенденция не шевелиться
Все реже желание в мельницы тыкать мечом
Лениво пасется стреноженная кобылица
Хотя, если честно, животное тут ни при чем
Все дальше моей Петропавловки пушечный выстрел
Все ближе квадратные метры в количестве двух
Кончается выпаса срок - до обидного быстро
Заблудших овец собирает угрюмый пастух...
Круглик 
Добавлено: 31 дек 2012, 11:51 
